Как ни печально это констатировать, но для нынешней России эпоха НТР остановила своё движение. Состояние науки просто чудовищно. Очень слабая связь между наукой и производством. Индустрия в основном состоит из устаревшего оборудования. Сейчас Россия как бы представляет собой буфер между Западом и странами “третьего мира”. И это накладывает свой отпечаток на менталитет россиян. Он непохож ни на что другое. У людей Запада менталитет бизнесменов и учёных, так-как они живут в мире бизнеса и научных идей. У них есть возможность воплотить свои идеи в жизнь, нужно только приложить соответствующие усилия. Жители развивающихся стран живут в условиях, где гораздо меньше возможностей для бизнеса, а наука — это из области мечты. Их менталитет складывается из национальных традиций, религии, культуры межличностных отношений, всего того, что было в Европе во времена Шекспира, но сейчас в значительной степени утеряно. Россияне же в силу того, что в последние годы переключаются на западный менталитет, оказались в сложной психологической ситуации. С одной стороны это знания, система ценностей, желания и мечты, во многом совпадающие с западными. С другой стороны, возможностей для их реализации по причине экономической отсталости не больше, чем у жителей стран третьего мира. Такие ножницы порождают негативные социально-психологические явления: чувство безысходности, безразличие к политике, комплекс неполноценности. Это особенно характерно для работников науки и искусства.
   Но я думаю, что несмотря ни на какие трудности, неповторимый менталитет российского народа, неоднократно изумлявший всё человечество и в XXI веке будет фактором, определяющим статус России, как великой державы. Ведь главное не деньги, а талантливые люди с их идеями. Именно они обеспечивают прогресс общества в целом. Нужно только помочь идеям воплотиться в жизнь, сделать их достоянием научной практики, искусства и политики. Кто это сделать? Прежде всего, уважительным отношением к творческим людям. Пора прекратить использовать их, как выжатые лимоны и начать выплачивать справедливое вознаграждение. Что касается искусства, то здесь к счастью начались определённые подвижки. Конечно, это происходит очень медленно и с трудом, но сейчас талантливый писатель или певец имеет шанс “пробиться”. Мночисленные новые издательства и “фабрики звёзд” тому подтверждения. Ну а с наукой по прежнему глухо. Учёные остаются в положении крепостных, просящих милостей у барина. Выбор у них невелик: либо идти на поклон к госчиновнику, либо к так называемому “новому русскому”. Одно другого стоит. Чиновник-бюрократ заботится только о своём кресле, а с “новым русским” не поговоришь о теоретической физике. Если сравнить с положением на Западе, то западная наука основана на частном бизнесе. Что же касается нашего частного бизнеса, то он, к сожалению, ещё на долгое время останется в значительной степени торгово-спекулятивным, а не производящим. В силу этого он особо не нуждается в передовых технологиях и следовательно, в науке. К тому же частный бизнес эффективен, когда речь идёт о практической, прикладной науке для решения конкретных задач. Основная задача прикладной науки — технологические усовершенствования и описание функциональных параметров. Здесь можно строить бизнес-прогнозы: если, к примеру, сегодня вложить такое-то количество денег, какова будет прибыль через год. Что же касается теоретической, фундаментальной науки, то основная её функция — открытие новых законов. Это обуславливает некоторую специфику финансирования теоретической науки. Если неизвестен закон, неизвестен результат эксперимента, то прогнозировать прибыль рискованно. Западные фирмы идут на риск сознательно, ради отдалённого результата, а также ради имиджа. Наши бизнесмены беднее зарубежных и так далеко не планируют свои действия. Поэтому нашей теоретической науке в ближайшие годы следует рассчитывать преимущественно на государственное финансирование.
   Конечно, все мы знаем, что такое бюрократ-госчиновник, насколько он консервативен и неповоротлив. Но это потому, что общество взвалило на него слишком тяжёлую задачу. Он является не только администратором, но и научным цензором и должен решать, какая научная теория правильная, а какая нет, кому давать деньги, а кому отказать. Но ведь это не всегда под силу даже гениям. Известно, что Ньютон не признавал волновую теорию света, а Эйнштейн не сразу признал квантовую механику.
   Основной проблемой является человеческий фактор отдельного чиновника. Чиновник тоже человек и ничто человеческое, зависть, корысть, некомпетентность, ему не чуждо. Здесь самым лучшим было бы создать такую систему государственного финансирования, которая сводила бы на нет роль личности отдельного чиновника. Для этого предлагаю создать новый государственный орган: Ассамблею изобретателей. Я представляю это как собрание творческих, одарённых людей, учёных, преподавателей ВУЗов, желательно тоже изобретателей. Кто лучше всего поймёт изобретателя? Другой изобретатель. Уже не надо будет идти на поклон к богатому бизнесмену или обюрократившемуся чиновнику. Изобретатель пойдёт туда, где заседает собрание точно таких же людей, как он сам, людей творческих, нестандартно мыслящих. Всё, что нужно ему сделать — это грамотно изложить свою идею на бумаге. Остальное дело государства. Ассамблея выслушает его, задаст вопросы и примет решение демократическим большинством: считать его гипотезу правильной или нет, выделить деньги на соответствующие исследования или отказать. Сколько уже было разговоров о том, что чиновники берут взятки, лоббируют чьи-то интересы и т. д. На коллективный орган — Ассамблею в этом плане воздействовать будет куда трудней.
   Решения Ассамблеи будут указующей директивой государственным структурам выделить деньги из специального фонда поддержки изобретений. Фонд образовывался бы частично за счёт государственных, частично за счёт частных благотворительных пожертвований. Естественно, необходимо несколько изобретательских коллективов для рассмотрения заявок в различных областях науки; медицины, биологии, физики, химии и т. д. Кроме того, Ассамблею нужно сделать многоуровневой, чтобы она могла справится с большим количеством заявок. Должны существовать Ассамблеи районные, городские, региональные, и наконец, Всероссийская Ассамблея изобретателей, которая могла бы распоряжатся значительными средствами, достаточными для того, чтобы провести экспертизу любого изобретения (самая лучшая экспертиза — это эксперименты, подтверждающие или опровергающие. Сейчас, по сути дела её нет. Она заменяется личным мнением чиновников-экспертов, зачастую малоквалифицированных).
   За участие в заседании низовой — районной Ассамблеи изобретатель заплатит небольшую, символическую сумму. Районная Ассамблея может сама решить с ним вопрос, а может передвинуть его на более высокий уровень, причём заново платить изобретатель уже не будет. В принципе, он может добратся до Всероссийской Ассамблеи, заплатив только районной, если, конечно, его изобретательская идея очень красива. Изобретатель, разумеется, должен иметь право сразу обратится с ходатайством во Всероссийскую Ассамблею, только тогда платить придётся намного больше.
   Такая система имеет ещё одно достоинство. Психологическая ответственность. Если решение коллективное, то меньше вероятность ошибки, потому что меньше влияния субъективных факторов отдельных личностей: зависти, желания продвинуть своего, взяточничества и т. д. К сожалению, в научной среде это имеет место и часто маскируются под вывеской так называемой “борьбы с лженаукой”. Среди нашей научной общественности сейчас разгорелась нешуточная полемика по этому поводу. Некоторые учёные утверждают, что надо ввести своего рода “научную цензуру”, ограничить публикацию материалов, где имеются научные гипотезы, противоречащие неким общепризнанным канонам. И это должно быть сделано, по их мнению, чисто административными мерами. Я с этим категорически не согласен. Конечно, лженаука существует и существуют шарлатаны, которые хотят получить незаслуженную научную славу и если получится, то и деньги. Но это не причина, чтобы вводить цензуру. Любая цензура противоречит нашей конституции, к тому же наука штука сложная и парадоксальная. Представьте себе, что где-нибудь на научном симпозиуме в XIX веке кто-нибудь сказал бы, что теоретически возможна ситуация, когда сын может быть старше отца и в доказательство стал бы приводить какие-то математические расчёты. Наверняка коллеги сочли бы его сумасшедшим или шарлатаном. И скорее всего никто не стал бы читать его записи. Оппонента изучают, чтобы опровергнуть. А зачем опровергать? Зачем доказывать то, что очевидно для каждого и комментарии здесь излишни? Эту фразу любят повторять современные “борцы с лженаукой”. Наверное, и в XIX веке говорили то же самое. Однако прошло совсем немного времени и мир узнал о теории Эйнштейна и о парадоксе близнецов. И наконец, самый главный вопрос: кто будет определять, что является наукой, а что лженаукой? Учёный, занимающий высокую должность. Так нет же никакой гарантии, что он не получил взятку, чтобы создать “отрицательный пиар” какому-нибудь молодому таланту, чтобы его конкурент смог выиграть время и в нужный момент представить свои разработки. Если человек имеет высокую научную степень, то это ещё не значит, что он святой. Решение поддержать или отвергнуть ту или иную новую научную гипотезу должно приниматся коллективно. Вообще-то коллективный разум всегда лучше индивидуального в смысле гарантии от ошибок. У него есть только один недостаток — медлительность. Поэтому в армии и в государственных структурах применяется единоначалие. Но ведь наука — это совсем другое дело. Для неё единоначалие губительно.
   Но в том то и дело, что существующая система государственной поддержки научных трудов основана на единоначалии. Да, существуют разнообразные учёные советы, но их решения носят рекомендательный характер. Окончательное решение за директором НИИ либо за более высоким начальником. И можно ли вообще сравнивать статус членов учёного совета со статусом присяжных в суде. Если директор настроен против какого-нибудь талантливого молодого изобретателя, разве посмеют члены учёного совета не согласится с ним. А ведь иногда научные открытия имеют значение для человека не меньше, чем приговор суда. А если это открытие в области медицины, то его значение вообще запредельно. Чтобы свести на нет вероятность ошибки нужно дать членам учёного совета самостоятельность и независимость, такие же, как и у присяжных заседателей. Но для этого они не должны зависеть от директора НИИ или другой госструктуры. Так что лучшего варианта, чем Ассамблея изобретателей, не найти.
   Но независимость предполагает и ответственность. Готовы ли взять её на себя “нынешние борцы с лженаукой”. Сотрудники правоохранительных органов и присяжные заседатели несут уголовную ответственность, если выяснится, что они осудили человека из-за личной мести или за взятки. Так же считается преступлением умышленное создание препятствий расследованию и судебному разбирательству. А разве действия Лысенко, когда он критиковал Вавилова не то же самое. Кто может подсчитать ущерб нашему сельскому хозяйству и медицине от игнорирования самого факта существования генов. Лысенко до самого конца жизни не признавал правоты оппонента. Это совершенно понятно. Если бы он её признал, то любой мог бы его спросить: а почему же ты тогда его преследовал? На этот вопрос было бы сложно ответить? А так Лысенко всем своим критикам говорил: не верю я в существование генов. Это моё мнение. Разве можно судить за мнение?
   За мнение судить действительно нельзя. Но только в том случае, если слова совпадают с тем, что человек на самом деле думает. А если человек думает одно, а говорит другое, то это подлость. Ну а если речь идёт о перспективной научной теории, которая может принести людям пользу и тот, кто её критикует прекрасно это понимает — тогда это не только подлость, но и уголовщина. Разумеется, одно от другого отделить очень сложно, потому что нельзя прочесть мысли. Но мы живём в век НТР. Современная юриспруденция кое чем располагает. Есть такая штучка — детектор лжи. В некоторых странах данные, полученные с помощью детектора имеют такую же доказательную юридическую силу, как и свидетельские показания или же вещдоки. Может быть и у нас так сделать. Если бы Лысенко подвергли такой процедуре, детектор быстро вывел бы его на чистую воду. Я не верю, что он был настолько тупой. Интересно, когда нынешние “борцы с лженаукой” начинают “громить” ту или иную научную теорию, то согласятся ли они пройти проверку на детекторе, чтобы доказать, что они не Лысенко и не Сальери. Если откажутся, то любой имеет моральное право сказать: они отказались, потому что струсили. А струсили, потому что в глубине души на 100 процентов не уверены. А следовательно, существует теоретическая вероятность, хотя бы 1 процент, что новая научная гипотеза соответствует истине. В таком случае это уже не лженаука. Для обозначения есть хороший термин: спорная теория. Но это уже другой статус и другие права. Чем же одно отличается от другого?
   Само слово “лженаука” означает ложь, то есть кто-то кого-то ввёл в заблуждение. Если человек говорит, что он изобрёл новое лекарство и с его помощью вылечил энное количество безнадёжных больных, а на самом деле этого нет, то этот человек шарлатан и то что он говорит — самая настоящая лженаука. Но предположим, человек говорит, что существуют некоторые факты, которые можно объяснить новой научной гипотезой и исходя из новой гипотезы предлагает новый метод лечения. При этом он не утверждает, что кого-то вылечил, не утверждает, что есть экспериментальные доказательства его правоты, признаёт, что есть вероятность, что он ошибается. В данном случае это не лженаука, потому что нет лжи. Это может быть либо добросовестное заблуждение, либо спорная теория. Чтобы новую научную гипотезу признать спорной теорией, нужны три фактора:
   1) Новая гипотеза пытается объяснить явления, которые официальная наука объяснить не может
   2) Новая гипотеза не противоречит общепризнанным фундаментальным законам природы
   3) Логичность новой гипотезы
   Как убедительно свидетельствуют примеры с генетикой и теорией относительности, спорная теория имеет шанс со временем стать теорией доказанной. И тогда тот, кто её “разоблачал” и “клеймил позором” может оказатся в весьма щекотливом положении. Разумеется, нельзя упрекать тех, кто не смог правильно оценить новую научную теорию тогда, когда она ещё не имела экспериментального подтверждения и была лишь гипотезой, спорной теорией. Логичность рассуждений не является основанием, по которому учёные должны сразу уверовать в новую идею. Речь идёт только о научном авторитете, если можно так выразится, о “критерии гениальности”. Но среди учёных есть разные люди. Есть энтузиасты-романтики, есть и скептики. И если энтузиасты захотят “раскрутить” новую логичную идею, не противоречащую фундаментальным законам, то как на это должны реагировать скептики? Очень просто. Не мешать. Никто не требует одобрения. Но никто не отменял правила научной этики. Когда один учёный обвиняет другого в лженауке, а на самом деле речь идёт о спорной теории, то такой поступок заслуживает осуждения. Обвинение в лженауке — это то же самое, что обвинение во лжи, мошенничестве или взяточничестве. И если уж кто-то решается на это, то он должен аргументированно доказать свои обвинения. Но этого то как раз зачастую и нет. Титулованный “борец с лженаукой” ограничивается простым “это ерунда, комментарии излишни.” Такие слова может говорить обыватель с улицы. Что касается титулованного академика, то он должен опровергнуть в логическом споре своего оппонента, тем более если оппонент тоже титулованный учёный. Это его работа — пропаганда истинной науки. Раз уж академик заговорил о “борьбе с лженаукой” с высокой трибуны, будь то научный симпозиум, журнал или телевидение и при этом называет конкретные фамилии, то он просто обязан дать конкретный анализ ошибок тех, кого он считает “лжеучёными”. Если же время и газетная площадь этого не позволяют, то можно дать ссылку на свою научную работу или работу своего коллеги-единомышленника. В таком-то издании с указанием года и номера есть материал, опровергающий такую-то лженаучную теорию. Кто интересуется подробностями, может ознакомится. Если ссылок нет, а есть только одни ругательные общие фразы, то возникает подозрение, что “борец с лженаукой” боится лезть в научные дебри, боится открытого словесного поединка с теми, кого он обливает грязью.
   Я сейчас говорю только о моральной стороне дела. Но может возникнуть нечто более серьёзное. Это когда высокий научный начальник игнорирует, кладёт “под сукно” результаты экспериментов, если они не согласуются с его собственными взглядами. В юриспруденции это называется сокрытием улик. Здесь уже можно подсчитать ущерб и подать иск в суд. Формулировка обвинения простая — умышленное создание препятствий для научной деятельности, приведшее к материальному ущербу в результате упущенной выгоды. В западной юриспруденции есть такое понятие — упущенная выгода. Есть ли у нас не знаю, не юрист. Но ведь могут и ввести. А когда речь идёт о медицине, то кроме слов о материальном ущербе появятся слова: приведшее к ущербу здоровью граждан. Да уж, не позавидуешь. Адвокаты попытаются смягчить статью и будут доказывать, что ничего умышленного не было. Просто высокий научный начальник кое-чего не сообразил по причине профессиональной некомпетентности. В крайнем случае будут говорить: коэффициент интеллектуальности у него низкий, можем даже представить результаты тестов. Он не виноват, таким уродился. Ответственность должен нести тот, кто его назначил на эту должность. Но тут уж, как говорится, соответствующие органы разберутся, в чём дело.
 

Город Уфа
© Авторские права защищены

Назад http://a-anisimov.narod.ru/publicist.htm

К оглавлению http://a-anisimov.narod.ru/glav.htm

К основной http://a-anisimov.narod.ru/index.html